ПОЧЕМУ ВСЕ РЕВОЛЮЦИИ ВСЕГДА ПРОТИВ КОРРУПЦИИ?

 

Идеология борьбы с коррупцией стоит не только на мифах, специально для этого придуманных, но и на некоторых заблуждениях, которые оказались внедрены в человеческое сознание задолго до того, как сформировался современный антикоррупционный дискурс.

 

МИФ. Политические революции возникают естественным путем и имеют глубинные социальные подоплеки. Причины революций лежат, прежде всего, в экономической сфере и критическом уровне недовольства широких народных масс своим уровнем жизни и возможностями и перспективами.

 

Среди сторонников такого подхода можно выделить два главных лагеря.

Сторонники традиционного «марксистско-ленинского» подхода утверждают, что революционная ситуация возникает, когда угнетенные категории населения оказываются в настолько тяжелом социально-экономическом положении, чтобы осознать, что виновато в этом несправедливое устройство общества и правящий класс, который стоит на пути к общественному прогрессу.

Огромное количество примеров доказывает полную несостоятельность этой догмы. Начнем с того, что в современном мире из 200 с лишним стран большая часть живет в очевидно нищенских условиях — в гораздо более худших, чем, например, Украина, Египет, Тунис, тем более Ливия или Сирия — накануне революций там. По идее, все бедные страны должны постоянно сотрясать революции — однако этого не происходит, пока нет специфических интересантов.

Рассмотрим, как догма «о народном недовольстве нищетой как причине революции» противоречит жизни на примере соседней Украины, где на наших глазах произошли сразу две революции, так называемые «Оранжевая революция» в 2004-м году и «Революция достоинства» в 2014 году. Президент Виктор Ющенко, который пришел на волне первой революции, к концу своего срока, согласно социологическому опросу, проведенному украинским центром социальных исследований «София», оказался самым непопулярным политиком на Украине — ему в основном не доверяло 87,4% опрошенных респондентов[1]. Его личный рейтинг, по мнению экспертов, не превышал 3% — допустимый уровень статистической погрешности в социологических исследованиях.

Казалось бы, это рекорд по народной ненависти к руководителю государства, но никакой революции из-за этого не произошло. Вторая революция произошла в 2014-м году против президента Виктора Януковича, антирейтинг которого на этот момент не превышал 60%, а рейтинг не опускался ниже 20%.

О чем это говорит? Во-первых, о том, что никакое недовольство властью само по себе не приводит к политической революции. Во-вторых, о том, что без специальной подготовки революции со стороны заинтересованных сил, и в том числе целенаправленной работы по протестной накачке населения, революция состояться не может.

Сторонники более современного «буржуазно-экзистенциального» подхода считают, что, наоборот, революции происходят не от нищеты беднейших социальных слоев, а от пресыщенности и отсутствия перспектив у среднего и богатого класса. Для доказательства сторонники этого подхода любят отсылать к популярной теории американского психолога Абрахама Маслоу, придумавшего знаменитую «пирамиду потребностей», когда на каждом этапе своей самореализации человек требует все большего набора соответствующих благ и в случае отсутствия таковых у него возникает отчуждение и недовольство общественным устройством. Желание реформировать социально-политическое устройство общества возникает только тогда, когда человек сумел полностью реализовать свои потребности на определенной социальной ступени и у него возникли новые, более высокие потребности, реализовать которые ему не удается. Таким образом, желание участвовать в политической жизни и влиять на нее возникает у человека, когда удовлетворены его более примитивные потребности и у него есть возможность абстрагироваться и не думать про еду, крышу над головой, секс, безопасность и тому подобное. Именно таким образом в 2011-2012 годах оппозиция пыталась интерпретировать причины «белоленточного движения» как бунт «креативного класса» против устаревшей и косной государственной системы, которая не отвечает интересам и потребностям сформировавшегося городского сословия.

Если бы это было правдой, то революции бесконечно сотрясали бы у нас самые развитые и богатые страны. Кстати, сам Маркс в своих работах, особенно ранних, так прямо и заявлял, что не отсталые, а развитые страны первыми совершат революции. Позже Маркса исказили с точностью до наоборот. Однако как неверна мысль о том, что причиной революции является нищета народных масс, так же неверна и противоположная мысль, что причиной является богатство и пресыщенность жизнью у элиты. Мы видим, что как раз в развитых странах давным-давно революций уже не было. Революции для них — это товар на экспорт, продажа нестабильности в другие регионы, так, чтобы у себя создать благополучную тихую инвестиционную гавань.

На самом деле оба этих подхода исходят из одного общего заблуждения, что революции вообще имеют хоть какие-то социально-экономические причины, а народные волнения возникают стихийно. Для людей, ставших руководителями государства в результате государственного переворота, очень удобно обосновывать легитимность своего незаконного захвата власти «народной волей», которая персонифицировалась в революции, однако зачем нам повторять и верить в их ложь?

Итак, революции не происходят ни во время экономического падения, ни тем более во время экономического взлета государства. Революционная ситуация и готовность народа к бунту и принятию новой власти происходит исключительно в результате целенаправленной накачки протеста со стороны выгодоприобретателей смены власти.

 

Революции в примитивных обществах

Еще одно заблуждение: что политическая революция — это уникальный феномен, возникший в Новое время, когда оформились социальные классы в современном понимании и они начали вести осознанную борьбу за свои политические интересы. Подход опять же чисто марксистский, однако принятый на вооружение и либеральными идеологами. Марксисты, конечно, пытались интерпретировать всю историю человеческого прогресса как историю беспрерывной борьбы угнетенных классов со своими угнетателями и придавали любым бунтам социально-экономический характер. Даже восстание Спартака, когда единственным, чего добивались восставшие, было желание покинуть территорию Апеннинского полуострова, было представлено как борьба рабов за свои социальные права. Тем не менее, даже марксисты вели историю революций как таковых от Французской революции 1789 года, которая получила название «великой».

На самом деле, революции имеют под собой гораздо более древний и глубокий социальный смысл и уходят своими корнями в доисторическую эпоху, во времена зарождения племенной системы и еще глубже. Разве нельзя назвать революцией любую насильственную смену вожака у животных? Будь то стадо антилоп, стая волков, львиный прайд или семья шимпанзе? У некоторых видов обезьян даже существует некий ритуал одобрения всей группы, который должен пройти претендент на вожака после того, как он оспорил права предыдущего лидера. Очевидно, что даже в сообществах животных никакие низшие члены не набрасываются просто так на доминанта, даже если он состарился и ранен на охоте, — обязательно должен быть новый претендент, вожак, альфа-самец, который расправится с предыдущим. Уже животным очевидно определённое неравенство в силе, в ловкости, опыте, хитрости разных членов стаи. Низшие особи, будучи угнетенными или подчиненными, прекрасно сознают, что не смогут занять место вожака, за исключением тех претендентов, которые пока не могут претендовать на это место в силу молодости или неопытности. Момент созревания, выхода на бой, кстати, не всегда определяется точно, бывает и так, что старый вожак расправляется с претендентом. И тогда вся стая послушно следует за ним дальше. Никаких «народных» восстаний не бывает даже у животных, всегда все начинается с «разборки в элитах».

Первые человеческие сообщества бесконечно сложнее, чем животные стаи: если главным фактором лидерства в животном мире бывала зачастую только сила и некий боевой опыт, то в человеческом сообществе стали цениться и умение передать опыт, и умение организовать сложные многоходовые управленческие, охотничьи, военные и хозяйственные процессы и многое другое. Величайшей доблестью были и нравственные качества. Умение справедливо поделить добычу, оценить вклад каждого участника, даже того, кто непосредственно не принимал участие в деле, умение рассудить спор. Главное умение — всегда ставить свои интересы позади интересов коллектива, только так можно снискать авторитет в этом коллективе. Как апофеоз этого умения — самоотречение ради коллектива, военный подвиг или добровольное принесение себя в жертву, когда стал бременем для племени. Такое добровольное принесение себя может быть и в форме отдачи себя на съедение племени в голодный год, или просто ухода из племени на голодную смерть тогда, когда становишься «лишним ртом». Естественно, что души предков, погибших таким образом, бесконечно почитались и благодарились. Предок был примером для подражания молодежи, ему мы обязаны не только тем, что вообще появились, но и тем, что выжили. Естественно, сами предки никуда не исчезают, их души постоянно помогают племени и дальше выживать и бороться. И именно эти духи помогают и в выборе нового вождя или вселяясь в него, или подавая знаки. Одним из главных знаков, естественно, является удачливость. Удачливость на охоте, в бою, смекалка в житейских делах, нахождение верного решения, но и, конечно, нравственные качества, о которых уже говорилось: умение объективно решить спор, умение поделить добычу, умение мыслить стратегически, создавать запасы, умение, в конце концов, опять пожертвовать собой в случае чего, а в обычных ситуациях — ставить интересы племени выше своих. Очевидно, что люди с еще большей остротой ощущают неравенство в своих различных «талантах», чем животные. Тот, кто добивался выдающихся результатов в учении, бою, охоте и других сферах жизни, а так же в нравственном поведении, рассматривается как человек, который имеет все эти «таланты» не только и не столько благодаря «самому себе», а прежде всего потому, что ему помогают предки, духи и божественные силы. Человек именно потому мыслит и живет интересами рода, что на его стороне стоит сам род, и род в нем воплощен. Вождь и жрец имеют бóльшую связь со сферой сакрального, чем обычный член племени, и свидетельством этому — их выдающиеся качества. Они сами были окружены сакральным ореолом, сами были сакральны. Корона (хорона) была символом особой охраны вождя со стороны рода и богов.

Естественно, что любая неудача на охоте, в бою, в хозяйстве, несправедливость в ежедневных делах, стратегический просчет в хозяйстве и проч., приведший к проблемам для племени, — рассматривались как потеря вождем или жрецом (а часто, в разных традициях, жрец и вождь был одним человеком) связи с сакральным, то есть с духами предков, богами или Божеством. Вождь утратил связь, ему перестали помогать, это может произойти только в силу греха, только в силу какого-то явного или тайного проступка перед духами предков или богами. Вождь «испортился». Напомним, что слово «коррупция» в переводе с латинского и означает «порча». Существует огромное количество ритуалов, которые призваны очистить испортившегося индивида и вновь соединить его с общиной и духами предков и богами. В том числе и имитации жертвы — то есть заместительные жертвы в виде девственниц, младенцев, разнообразных животных... Если, однако, ничего не помогает, и промахи и несчастья преследуют племя, то вождь или добровольно или принудительно должен повторить высший подвиг, который совершали предки — принесение себя в жертву, умерщвление. Причем отказ делать это добровольно рассматривался как подтверждение испорченности и оценки своей жизни выше интересов племени. Естественно, что призвать к такой жертве или насильственно осуществить ее может только тот, кто, по мнению племени, не менее, а более сакрален, кто больше общается с духами, кто менее отступил от предков, и кому они более помогают, и это проявляется и в его удачливости и в его нравственном поведении. Часто именно жрец, в ситуации, когда он отделен от вождя и его административной и военной власти, обладает правом говорить от имени богов и духов и судить об испорченности или неиспорченности вождя. Если такого разделения властей и каст нет, то — другой претендент на статус вождя-жреца, который соответствует критериям. Только этот представитель элиты может выносить соответствующее решение о судьбе предыдущего, потому что у него есть власть сакрального, за ним удача, и за ним духи и боги. И пока такой человек в племени не проявится, остальные члены, несмотря на все напасти, никакой революции устроить не могут.

Так было не только в примитивных сообществах. Вплоть до Нового времени, мы видим, что революции были довольно редки, а власть всегда могла называться властью, только если она произошла из «сакрального», была помазана на царство духовной властью. Власть может быть только от Бога. А всякие перевороты могли производить только самозванцев и ненастоящих царей. Собственно, смуты (которые не называют революциями в современном смысле, но которые были революциями, характерными для тех времен) всегда возникали как реакции на то, что «царь ненастоящий» (вариант древнего — «вождь испортился» и новейшего — «президент коррумпирован»). И в древних и средневековых обществах претендент на власть должен был первым делом десакрализовать прежнюю власть, а потом добиться принесения ее в жертву. Любая революция (смута) начинается именно с этой десакрализации. Вождь — грешник, вождь такой же, как мы, вождь даже хуже нас.

 

Власть в Новое время: прибежище негодяев

Новое время, как мы уже говорили выше, с точки зрения традиционного сословно-кастового общества есть восстание третьего сословия, распространение его ценностей на все общество. Ремесленник, купец в отличие от крестьянина, а тем более — духовных лиц, считает, что он добивается всего благодаря личному мастерству и навыкам, опыту и хитрости. Он работает на себя любимого, и для него разговоры об обществе, коллективе и тем более незримом «роде» — это все разговоры «в пользу бедных». От сферы сакрального он далек. Поэтому Новое время это одновременно и процесс десакрализации власти, профанации власти. Власть сначала объявляется всего лишь человеческим изобретением. Нет никаких «помазанников Божьих», нет никакого мандата высших сил и тем более помощи духов и предков. К власти приходит тот, кто сильнее, умнее, хитрее и он обязан самому себе, своему таланту и больше никому. Именно поэтому Наполеон во время коронации его в императоры взял корону из рук епископа и сам водрузил ее на себя. Религия сама стала чем-то вроде необходимой для воспитания человеческой поделки. Дальше — больше. Сферу сакрального не просто устранили, а объявили самой гнусной сферой бытия. Все сакральное — это своего рода гигантская ложь и лицемерие. Единственная реальность — это удовольствие индивидуума и его польза, всякое утверждение «благородных порывов», «общественных», а тем более потусторонних ценностей является крайним лицемерием, которое должно быть разоблачено. Человек зол и мир тоже. Это истина, а вот утверждение какого бы то ни было «добра» — есть обман и мошенничество. Власть, и светская, и духовная (а с точки зрения третьего сословия всегда так и казалось) — это вообще та сфера, где побеждает отнюдь не близкий к богам и духам, не самый честный и справедливый, сильный и нравственный, заботящийся об обществе, а наоборот, — это сфера, где успеха добивается самый подлый, самый эгоистичный, самый коварный субъект, а если даже он изначально и не был таковым, то власть его обязательно испортит. То есть власть — это не что-то высшее, близкое к Небу, а наоборот, нечто совершено инфернальное, максимально коррумпированное и испорченное. Любой обычный средний человек стоит бесконечно выше, чем представители власти и представители так называемого «духовного сословия», которое суть — сословие профессиональных лжецов, обслуга главного в мире надувательства — мифа о том, что существуют какие-то боги и духи. Поэтому плевать и презирать власть и попов это совершенно нормально для «современного человека». До сих пор презрение к власти многие рассматривают как признак особой утонченности, чистоты и аристократизма. На самом деле, это самая настоящая идеология мещанства, филистерства и бюргерства, признак третьего сословия, касты вайшьи.

Поскольку власть все-таки показала, что она необходима (серии попыток после революций установить анархические режимы разных мастей провалились) для общественного порядка, для инвестиционного климата, для возможности планирования, то власть следует рассматривать как «слуг народа», то есть низшую и самую презираемую, почти неприкасаемую категорию населения, а обряд жертвоприношения и свержения этой власти сделать перманентным и регулируемым, например — на выборах, раз в несколько лет. Конечно, никакие кровавые жертвы теперь не нужны, ведь нет ничего сакрального, значит, никому и не нужны никакие жертвы и нет никакого рода, к которому путем жертвы надо приобщать правителя. Достаточно того, чтобы законченный мерзавец и вор, как ему и положено, лживо изображал из себя «правильного», а через некоторое время его лицемерие будет вскрыто и его можно будет заменить на такого же. Если же он и правда был правильным, то власть его непременно испортит, и он тоже подлежит замене. Все это, конечно, если правитель готов уйти добровольно и, вообще, в ходе своего избрания и правления занимается постоянной самодискредитацией, шутовством, эксгибиционизмом, демонстрацией несовершенств, демонстрацией всего своего «человеческого, слишком человеческого», демонстрацией, что «я такой же парень, как и вы, и даже хуже вас», занимается самобичеванием, самоунижением и постоянным заигрыванием с народом, превознесением народа, так же, как в прежние времена превозносили богов. Все эти приемы и составляют суть политической рекламы, пиара и политических технологий популистского толка.

Если же власть вдруг начнет относиться к себе как к «белой кости», если власть считает себя умнее, порядочнее, достойнее, если власть не заигрывает с народом, а пытается ему указывать, если власть задерживается с уходом хотя бы в силу ответственности за будущее этого же народа, то с такой властью надлежит поступать как в древние времена, то есть «народ имеет право на восстание», в ходе которого «неправильная» власть будет принесена в жертву. Поскольку власть изначально является десакрализованной и является прибежищем самых гнусных негодяев, то диктатура — как главное зло в новейшем дискурсе, отличается от демократии — как воплощения добра тем, что при демократии порочность власти выставлена напоказ, а при диктатуре «лицемерно» скрывается, что является высшей степенью подлости со стороны этой диктаторской власти. Поэтому любые диктатуры надо десакрализовывать, а диктаторов приносить в жертву. Поэтому тема коррупции, собственно, «испорченности» и является главным инструментом для десакрализации. Все «диктатуры» рассматриваются как реликты «традиционных обществ», где власть считала себя сливками общества и элитой и поэтому «прогрессивный класс» должен с ними бороться.

Вышесказанное — вовсе не некая новая историческая истина, достигнутая в Новое время, эта идеология жила всегда во все времена, только не становилась господствующей. Эта идеология «третьего сословия», буржуазного класса, идеология вайшья, естественно, очень удобна для захвата власти вообще и для смены отдельных правителей в своих интересах в частности. Поэтому идеальный вариант для какого-то истинно аристократического общества — это распространение идеологии третьего сословия или «идеологии черни» в общественном мнении твоего геополитического противника.

Собственно, война прежних аристократий и заключалась в информационной войне — каждая аристократия старалась испортить враждебную ей аристократию другого государства, заражая ее «идеологией черни», примешивая в нее подлое сословие, а главное — через распространение соответствующего мировоззрения, основанного на отрицании богов, на принятии за единственную истину того, что человек от природы зол, что все, кроме удовольствия и прибыли индивида, есть лицемерие и т.д. Однако буржуазия и подлое сословие стали из инструмента аристократии превращаться в хозяина. Сначала революции совершаются «в своих странах» для того, чтобы посадить марионеточные правительства, тех самых «слуг народа», но, конечно, не народа, а прежде всего, самого «третьего сословия». Потом буржуазия понимает, что она сама не в состоянии построить никакого общества, потому что она есть фермент чистой отрицательности, и она вынуждена или мутировать в аристократию или вернуть аристократию хотя бы к криптовласти, а вот свою идеологию разрушения она готова продавать уже только на экспорт. Скажем, Англия, как классическое государство подобного типа. Сохраняет монархию, давно не проводит никаких революций, зато яростно поддерживает все стороны любых конфликтов в странах-противниках. Затем революции экспортируются в другие страны, где сидят геополитические конкуренты или где есть те самые реликты традиционных обществ с сакральным пониманием власти. Сначала внедряется «современная» идеология десакрализации, потом идет десакрализация конкретной персоны и приготовление ее в жертву.

Для революции необходима предварительная накачка социума и для революции нужен объект-жертва. Без жертвы революция невозможна, ритуал не воспринимается как завершенный. «Оранжевая революция» на Украине прошла без жертв и считалась незавершенной. «Революция достоинства» этой ошибки не повторила, и ее главной жертвой, «козлом отпущения» был назначен Виктор Янукович. Толпа была натравлена на этого отнюдь не самого страшного на Украине политического деятеля и судьба его была бы плачевна, если бы он не успел сбежать за пределы государства. Примерно такая же, как у Саддама Хусейна или Муаммара Каддафи и их родственников.

Если наши далекие пращуры смогли заменить вождя ягненком и не убивать человека, то сейчас этот сложный институт, кажется, утрачен. В современных революциях вождь, как правило, гибнет. Иначе ритуал не завершен. Казни короля Англии Карла I, короля Франции Людовика XVI, императора России Николая II обычно объясняют тем, что революционеры хотели уничтожить возможность реванша и убивали потенциального лидера контрреволюционного движения. Но в случае монархии это совершенно бессмысленно, если есть силы, которые способны осуществить реванш, у них всегда найдется наследник трона, хоть даже и от боковой линии, а не будет наследника, появится самозванец. Нет, казнь короля — это именно жертва, символический переход в новую эпоху, толпа желает именно этого. Николай Чаушеску, Саддам Хусейн, Муаммар Каддафи, Моххамад Наджибулла — ни один из них не представлял на момент гибели никакой угрозы, если бы их оставить в живых. Но толпе нужны были смерти. И их сторонникам эта жертва нужна не меньше, чем противникам, поскольку только смерть может сделать их сопротивление новой власти священным и сакральным действием, перевести их в новое качество, из защитников «коррумпированного режима» они теперь становятся благородными мстителями, оправдать их еще большую жестокость, которая была бы немыслимой при «старых порядках». Или просто освободить их от старых клятв и от законов несуществующего уже государства, как произошло с иракской армией, которая после казни Саддама Хусейна стала костяком армии Исламского государства[2].

 

Антикоррупционная идеология современных революций

Как мы можем убедиться, жертва сохранила свое обязательное значение для того, чтобы революция состоялась. Но объяснение причины революции в виде гнева богов, из-за которых людей постигли неудачи, перестали удовлетворять «поумневших» людей и вместо этого была придумана борьба с коррупцией.

Первой антикоррупционной революцией стала опять же Великая Французская буржуазная революция. Население Франции было накачано против королевской власти и класса феодалов именно тем, что подчеркивалось несправедливое устройство общества, разрыв между богатыми и бедными, цинизм и антинародный характер режима. «Если у народа нет хлеба — пусть едят пирожные», — фраза, которую приписывают Марии-Антуанете, стала символом цинизма бездушного французского абсолютизма. Первым эту фразу упоминает один из главных вдохновителей и предвозвестников революции Жан-Жак Руссо и с тех пор она вошла в цитатник всех борцов с социальным неравенством.

«Но где же здесь «борьба с коррупцией? — скажет наш оппонент. — Борьба с потерявшими всякое человеческое подобие французскими феодалами — это еще не борьба с коррупцией».

На самом деле, именно на антикоррупционном пафосе была выстроена вся идеология революционеров. Короля и весь класс феодалов обвиняли примерно в том же, в чем обвиняли Януковича и его окружение. В привилегиях, кумовстве и неравных условиях для друзей и родственников, в личном обогащении за счет казны, в сговоре с элитами других государств в ущерб интересам народа, в нечестных и ангажированных в пользу власти судебных решениях, в препятствовании развитию предпринимательства. Никакие французы, штурмующие Бастилию, не читали Маркса и ничего не слышали про «классовую борьбу».

Мы уже рассказывали в предыдущих главах, что все идеологические основы антимонархистских мыслителей того времени были выстроены на дискуссиях республиканского Древнего Рима, сохранившихся трудах и пафосных выступлениях сторонников республиканского строя типа Цицерона и Катона. Для популяров, которые стали главными духовными ориентирами для идеологов Нового времени, борьба с коррупцией была одной из главных тем, на которых они строили свои спекуляции. Наиболее видные популяры братья Гракхи, прежде всего, были именно борцами с коррупцией. Не удивительно, что якобинцы, которые копировали республиканский Рим вплоть до самых мелочей, взяли на вооружение и антикоррупционную составляющую риторики популяров.

«Насквозь продажной и прогнившей» власти королевских чиновников якобинцы противопоставляли себя — «друзей народа», фанатичных сторонников равноправия и кристально честных бессребреников. Не случайно один из главных героев революции, якобинец Максимильян Робеспьер имел прозвище «Неподкупный». Если бы народ не был накачан антикоррупционной идеологией, этот наиболее харизматичный из героев революции, конечно же, выбрал бы себе другой титул.

Напомним, кстати, что за спинами как революционеров, так и роялистов маячила Англия, поочередно помогая той и другой стороне, провоцируя конфликт все больше, не давая победить кому-то одному, чтобы гражданская война длилась все дольше и дольше, что ослабляло Францию как геополитического конкурента. Роль тайных обществ и их спонсоров подробно описана в литературе. Ясно одно: ни о каком «народном восстании» тут нет и речи, все началось как разборки элит.

Антикоррупционная риторика была абсолютно необходима революционерам. Обезглавить короля было недостаточно, чтобы достигнуть своих целей радикального переустройства общества, нужно было победить все сословие феодалов, которое держало в руках административную власть. Нужны были основания, чтобы устроить массовый террор в отношении аристократии. И борьба с коррупцией оказалась полностью удовлетворяющей этому запросу. Именно борьба с коррупцией стала мотором для запуска гильотины.

С того времени антикоррупционная риторика утвердилась в качестве постоянной составляющей любых революций. Через полторы сотни лет класс феодалов уже не представлял никакой существенной силы и в качестве жертвы для революции он не подходил. И если для французских предшественников жертвой был король и феодальное сословие, то большевики выбрали жертвой своей революции уже царя и «капиталистов».

«Капиталисты» обвиняются в причинах всех бед государства, именно они разложили государство, и благодаря им не удалась февральская революция, поскольку капиталисты поставили себе на службу Временное правительство и продолжили использовать государство в целях обогащения, что, безусловно, является коррупцией.

Только принеся в жертву буржуазию, большевики смогли полностью взять под контроль государство. Но большевики — плоть от плоти дети Нового времени, радикальные демократы: чем более низким было социальное происхождение, тем «благороднее» с точки зрения большевиков был человек и тем больше перспектив имел в новом обществе, тогда как прежние классы были минимум под подозрением, а как максимум — репрессировались.

Именно тогда Лев Троцкий осознал всю силу инструмента, который попал в его руки и придумал теорию перманентной революции. Бедных всегда больше, чем богатых, и их всегда можно на них натравить. В любой стране можно организовать пролетарскую, а по сути, ту же «антикоррупционную» революцию. Троцкий считал, что получил в руки «атомную бомбу», новое универсальное и сокрушительное оружие, которым можно побеждать противников изнутри, в том числе и значительно более сильных и богатых, причем без всякого военного противостояния. Этой бомбой является идеология, согласно которой богатое меньшинство должно быть свергнуто бедным меньшинством, так как оно богато только потому, что эксплуатирует (обворовывает) бедных.

Реализовать свои идеи Троцкому не удалось, но у него появилось много последователей. Постепенно эту идеологию стали брать на вооружение те самые империалисты, против которых эта идеология была изначально направлена. Например, в середине 1960-х президент Франции Шарль де Голль окончательно вошел в конфронтацию с США. Пользуясь статусом державы-победителя во Второй мировой войне, Франция могла позволить себе противостоять американской экспансии в Европу и к 1965 году де Голль уже открыто вступает против США. Он отказывается использовать доллар как валюту международных расчетов и выходит из блока НАТО.

В ответ американцы начинают протестную накачку французского общества. Спустя всего три года это приводит к тому, что герой Сопротивления, самый популярный лидер Франции со времен императора Наполеона, Де Голль быстро теряет свой рейтинг. Начавшись со студенческих митингов, протестные выступления охватывают всю страну и, в конце концов, в 69-м году генерал вынужден оставить свой пост и уйти из политики. А Франция быстро возвращается в сферу влияния США и уже ни один президент не осмеливается сопротивляться экспансии из-за океана.

В то же самое время аналогичная попытка провести «бархатную» революцию была осуществлена в Чехословакии, но благодаря быстрой и жесткой реакции Советского Союза осуществить ее не удалось и «бархатные революции» в странах Варшавского договора были отложены на 20 лет. Франция такой поддержки была лишена и «борьба с коррупцией» в ней победила.

Но сила троцкизма и перманентной революции была продемонстрирована. К власти во Франции, а потом по всей Европе, начинают приходить люди, которые вышли из троцкизма. Они постепенно отказываются от коммунистической составляющей учения и отбрасывают его, переходят на службу и становятся агентурой США.

В США тоже набирает силу идеологическое направление неоконсерваторов, все идеологи которого вышли из троцкистов. Они учли главную ошибку, которая не позволила американцам добиться успеха в Чехословакии в 1968-м году.

Молодежный бунт во Франции все еще носил абсолютно левый характер. Поскольку Франция была капиталистической страной, революция по неадаптированному троцкистскому сценарию удалась. В Чехословакии, хотя протестная почва и была подготовлена, но не было соответствующей жертвы и десакрализованной власти. Обвинить власть в коррупции было нельзя (только в том, что власть лежит под СССР), поскольку для коррупции власти не было другой стороны — не было буржуазии и крупного капитала. Поэтому быстро успокоить Чехословакию было несложно.

Для успеха революций в социалистических странах нужна была другая жертва. Для коррупции нужны две стороны, не только объект подкупа — чиновники, но и субъект подкупа — предприниматели. Кроме того, разжигать ненависть к капиталу для американцев было не органично и, в конечном счете, не выгодно. И тогда идеологи перманентной революции придумали, как сделать так, чтобы в качестве жертвы выступили не капиталисты, а сами чиновники и государственное руководство.

Это было несложно. В социалистических странах нет буржуазии, но это не значит, что неравенство полностью искоренено и нет большого количества людей, которые завидуют правящему классу. И основной антикоррупционной темой для таких стран стала борьба с привилегиями чиновников. Конечно, расслоение в соцстранах было в сотни раз меньшим, чем на Западе, но поскольку из-за железного занавеса обыватель мало что знал про реалии капиталистического мира, а привилегии коммунистического руководства, наоборот, наблюдал постоянно, то натравить его на власть было делом совсем не трудным.

С середины восьмидесятых годов начинается триумфальный парад «бархатных революций» по всем странам социалистического блока. Конечно же, все они носят антикоррупционный характер.

 

Вспоминает Олег Матвейчев: «Мне было 15 лет, когда Горбачев объявил перестройку. Те, кто шептались на кухнях — теперь получили право выйти на улицы. Через некоторое время начались митинги. Это вызывало неудобства для граждан, власть ввела временные правила по организации митингов. И начались митинги против этих правил (всё как сейчас на митингах оппозиции), так как они «противоречили» Конституции, которая «разрешает» свободу собраний. Я был на этих митингах и могу на 100 процентов сказать, что они были все не «за капитализм» и не «за разрушение СССР». Они все были против привилегий чиновников и против КПСС, то есть, собственно, оплота этих чиновников, которые пользовались привилегиями. До сих пор в памяти стихотворение «рабочего поэта» Никиты, который читал его с трибуны, и толпа прерывала его оглушительными аплодисментами:

И с одной стороны — факты жизни, а не кривотолки,

Не хватает жилья, в магазинах шаром покати,

А с другой стороны — лихо шастают черные «Волги»,

Правда, нам говорят, что им с нами, мол, не по пути».

 

 Борьба с привилегиями в СССР становится самой главной темой. На ней поднялся Ельцин, на ней до него поднялся Горбачев. Достаточно посмотреть газеты тех лет или побывать на митингах, чтобы понять, что никакого плана разрушения СССР у «народа» не было. Никто не хотел идти к капитализму (кроме кучки диссидентов и идеологов). Народ хотел, чтобы был положен конец привилегиям и коррупции. Они разъедают государство. Показывают «ложь системы». Как же так, мы столько времени строили коммунизм, общество всеобщего равенства, а на самом деле партийная номенклатура пользуется «невиданными» привилегиями, недоступными простому человеку. Тот факт, что эти «привилегии» в виде государственных дач, ведомственных домов отдыха, служебных автомобилей и спецмагазинов просто смехотворны по сравнению с тем образом жизни, которую ведет элита западных стран, а беднота в этих странах не может и мечтать о том уровне жизни, который доступен советскому человеку, не имеет никакого значения. Разве что советские элиты гораздо меньше держатся за сохранение всех этих привилегий и не готовы бороться за сохранение своего положения. Они не меньше народа мечтают о сломе социалистической системы и о том, чтобы получить все блага, на которые могли бы рассчитывать, будучи на аналогичных постах в капиталистических странах. И в отличие от простых граждан, после крушения советского строя, они в точности получили то, чего хотели.

Очень правдиво и практически летописно все происходящее в те годы описано в книге историка Александра Шубина «Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 гг.)»[3].

Борьба с привилегиями успешно натравила «бедных» на «богатых». Вся страна, скрипя зубами, обсуждает «черные волги», спецпайки и загранкомандировки партноменклатуры. Любые попытки представителей власти наладить конструктивный диалог с людьми и начать решать конкретные проблемы, быстро переходит в обсуждение темы борьбы с привилегиями, после чего чиновник вынужден тушеваться и оправдываться.

В конце концов, Советский Союз разваливается. Аналогичная ситуация во всех странах Варшавского договора.

 

Перманентная революция

Страны социалистического блока были уничтожены бархатными революциями. Троцкисты, перешедшие на службу к Дяде Сэму и называвшиеся теперь неоконсерваторами, продемонстрировали мощь своего оружия. Все девяностые американцы ликовали, а один из наиболее авторитетных идеологов неоконсерваторов Фрэнсис Фукуяма провозгласил окончательную победу Запада и «конец истории».

Этот триумф быстро закончился. Стало ясно, что никакого «конца истории» не состоялось. Колоссальными темпами стали расти экономики стран, которые раньше относили к третьему миру, возник термин «страны БРИКС», арабский терроризм все сильнее стал поднимать голову, Россия стала приходить в себя и стремительно восстанавливать свою мощь.

Вот тогда троцкистские концепции неоконсерваторов получили новую жизнь. Американцы стали смотреть на эту теорию гораздо более глубоко и системно. Не как на эффективный инструмент победы и разрушения враждебных государств, но именно как на перманентную, то есть беспрерывную революцию, постоянное поддерживание в уже побежденных странах противостояния бедных и богатых. А в случае, если руководство этих стран становится непослушным — организацию быстрых переворотов и привод к власти более сговорчивых элит.

Россия наращивала свое влияние на постсоветском пространстве и старые, еще помнящие Советский Союз элиты недостаточно усердно препятствовали этому процессу. В середине нулевых по этим странам прокатилась волна «цветных» революций. На Украине, в Грузии, Кыргызстане власть была слишком слабой, чтобы препятствовать «мягкой силе» из США. В Белоруссии, Армении и Узбекистане — не получилось, но это не значит, что кукловоды отказались от этой затеи. Во всяком случае, руководство всех бывших советских республик хорошо усвоило сигнал и в объятия русских бросаться уже не спешит. Вот на Украине потребовалось провести не одну, а две революции. И вторая была уже гораздо жестче и радикальней, дело дошло до гражданской войны.

Произошли небольшие коррекции в идеологической части. Борьба с привилегиями теперь отошла на второй план, в постсоциалистических странах появились свои предприниматели, возникла почва для обвинений власти в обогащении за счет коррупции. Однако главным адресатом по-прежнему остался класс госслужащих, предприниматели подаются как жертвы коррупции, которые мечтают о «честных правилах» больше всех, но вынуждены платить мзду чиновникам.

К концу первого десятилетия третьего тысячелетия американские организаторы революций разошлись не на шутку. Мир постоянно сотрясают революции. Постсоветское пространство, Сербия, Венесуэла, серия революций в арабских странах (Египет, Тунис, Ливия и др.), получившая название «арабской весны». Кукловоды пекут революции как пирожки по одному сценарию, под одинаковыми лозунгами и с одинаковой символикой. И, конечно, все они антикоррупционные.

Стандартная картинка новостного сюжета. Очередная главная площадь с горящими баррикадами из старых автомобильных покрышек, тотальная анархия и разруха, изнасилованные женщины, избитые до смерти и покалеченные чиновники и бойцы внутренних войск. На этом фоне стоит очередной неопрятный «революционер» с бешеными глазами и дает интервью про высокий уровень коррупции в стране.

Один из выдающихся фильмов про цепочку революций снят французскими кинодокументалистами[4].

Практически все эти революции успешны. То есть экономика уничтожена, суверенитет потерян, к власти приходят либеральные реформаторы с дипломами американских университетов.

Технология перманентных революций хорошо отработана. В каждой стране у Запада существует своя «пятая колонна», которая в постоянном режиме занимается тем, что натравливает народ на власть, создает негативный фон вокруг коррупции. Это и оппозиционные политики и общественные деятели, интеллектуальные центры и образовательные учреждения, некоммерческие общественные организации и различные фонды. Но в первую очередь — это так называемые «либеральные СМИ», которые в постоянном режиме нагнетают обстановку и генерируют протест.

Но цели и мотивы всего этого сообщества ренегатов хорошо понятны и известны. Власть из популистских соображений не только не пресекает такую деятельность, но и сама охотно во всем этом участвует и сама же роет себе могилу.

Вместо того, чтобы вести систематическую деятельность и разоблачать игру своих врагов, доказывать обществу, что ситуация с коррупцией по меньшей мере сильно раздута и многократно преувеличена, власть соглашается со всей критикой и принимает ее, пытается перехватить инициативу в борьбе с коррупцией.

Но это закономерно ни к чему не приводит. Какой-нибудь единичный государственный деятель еще может построить на популистской борьбе с коррупцией свою политическую карьеру, но в целом эта деятельность не менее вредоносна, чем усилия всей «пятой колонны».

Чиновники бодро рапортуют населению о мерах по борьбе с коррупцией, организовывают громкие процессы над губернаторами и министрами, но народ этому мало верит, поскольку создается впечатление, что уровень коррупции только растет, а «пчелы выступают против меда».

Протестные события 2011-2012 годов в России чуть было не обернулись настоящей кровавой революцией. И все потому, что в 2007 году пришедший к власти Дмитрий Медведев и его окружение взяли на вооружение тему борьбы с коррупцией, которая до этого звучала только у маргинальных оппозиционных СМИ. Медведевцы считали, что увеличив градус протеста и недовольства старыми «коррумпированными чиновниками», которые ассоциировались с прежним руководством и Путиным, сам Медведев будет выглядеть как современный прозападный политик, увлеченный цифровой экономикой и сколковскими инновациями, и это поможет ему пойти на второй срок.

Выправить имидж власти внутри страны удалось только в 2014 году, благодаря Зимней Олимпиаде в Сочи и воссоединению с Крымом.

Казалось бы, ошибка Медведева должна была быть учтена, но власть не извлекла из нее никаких уроков. Вместо того, чтобы начать гасить тему коррупции, начать системную борьбу с разрушительной пропагандой, власть говорит: «В обществе есть запрос на борьбу с коррупцией» и переориентирует Общероссийский Народный Фронт на эту борьбу. Конечно, эта огромная организация с подразделениями по всей стране немедленно начинает пытаться продемонстрировать свою эффективность, региональные отделения начинают конкурировать между собой за первенство в разоблачении коррупции. В организацию стягиваются профессиональные активисты и общественники, городские сумасшедшие и сутяжники всех мастей, которые, пользуясь высоким мандатом члена ОНФ устраивают скандалы и превращают в балаган все совещания в регионе, создают постоянную нервозность в работе исполнительной власти и запугивают чиновников, которые вообще отказываются что-либо делать, особенно, когда у них перед глазами громкие судебные процессы против коллег, происходящие по всей стране.

Власть думает, что за такую демонстративную борьбу с коррупцией народ начнет ее хвалить, но на самом деле это только все больше распаляет людей, которые требуют больше и больше коррупционных процессов и посадок чиновников. И в результате уже не только немногочисленный ядерный электорат оппозиции уверен в «страшном уровне всепроникающей коррупции, сросшейся со всей государственной системой», но вся страна в этом полностью убеждена. И даже самые лояльные к Президенту люди считают, что «нет ни одного честного чиновника во всем государстве, никого, кто бы ни был по уши замазан в коррупции». Государство же само все признает.

Аналогичная ситуация сейчас в Китае, о чем мы подробно рассказываем в отдельной главе. Из-за того, что Си Цзиньпин сводит счеты со своими политическими противниками, подавая их массовые казни под соусом борьбы с коррупцией, абсолютно лояльный и спокойный Китай сейчас стоит на ушах. Люди начинают ненавидеть партийную номенклатуру, Коммунистическую партию Китая и всех госслужащих, отрицать основы традиционного устройства страны, благодаря которым Поднебесная империя существовала на протяжении тысячелетий.

Так же и в России — власть сейчас сама разрушает государство с помощью борьбы с ветряными мельницами коррупции, перехватила в этом процессе инициативу у «пятой колонны» и добивается гораздо больших успехов. А кукловодам из-за океана остается только дожидаться, когда мы сами себя погубим.

 

***

Таким образом, не стоит искать у революций никаких социально-экономических причин. У каждой революции существуют выгодоприобретатели, которые накачивают население, натравливают его на свое государство, объявляя власть жертвой, принеся которую можно забыть все старые проблемы, освободиться от старых бед и начать все «с чистого листа». И все революции антикоррупционны, потому что иначе натравить людей на власть в современном мире попросту невозможно, а сама коррупция настолько эфемерное и абстрактное явление, что при должном нагнетании можно убедить людей, что именно в ней корень всех бед и абсолютное зло, которое нужно побеждать любой ценой.

Давайте же не будем идиотами и не будем сами помогать нашим врагам уничтожать наше государство, не будем сами отдавать им наш суверенитет. Это относится как к народу, так и к самой власти, недальновидность которой уже не раз ставила Россию на грань уничтожения