ПОЧЕМУ КОРРУПЦИЯ ЭТО ЧИСТО ЗАПАДНЫЙ ПОРОК?

 

В этой главе мы хотим разоблачить сразу два мифа, которые, на первый взгляд, не имеют отношения друг к другу, а на самом деле тесно связаны между собой.

 

МИФ 1. Коррупция — это азиатское, варварское явление, которое пришло в Россию с Востока и присуще несвободным авторитарным странам. Коррупция заложена в менталитет славян, которые по природе своей лживы и вороваты. А на «свободном» Западе коррупции нет, поскольку у них — свободная прозрачная экономика и честные понятные правила игры, общие для всех. Люди в западных странах честней, ответственней и свободней, они соблюдают законы, что также делает коррупцию практически невозможной.

МИФ 2. Бизнес страдает от коррупции и мечтает до минимума сократить контакты с государством и чиновничеством. А в коррупции виноваты чиновники, которые вымогают у предпринимателей взятки, создают такие условия, что бизнес вынужден с ними взаимодействовать и платить.

 

И, как обычно, на самом деле все обстоит ровно наоборот. Коррупция в современном понимании родилась именно на Западе и именно оттуда она распространилась по всему миру и в нашей стране. И инициаторами коррупции являются вовсе не чиновники, а бизнесмены. Но громче всех «держи вора», как известно, кричит как раз сам вор. Для того, чтобы разоблачить ложь этого вора, нам придется заглянуть вглубь истории, когда закладывались самые основы западной цивилизации.

 

Традиция против коррупции

«Пусть не принимает даров от царя, не происходящего из рода кшатриев, ни от мясников, маслобоев и кабатчиков, ни от живущих доходами от проституции»[1].

В абсолютно всех традиционных общественных системах существуют крайне жесткие ограничения на взаимодействия между представителями различных сословий. Наглядней всего это можно увидеть в Индии, поскольку структура индийского общества дошла до нашего времени в наименее искаженном виде.

Кастово-варновая система — традиционная для всех народов индоевропейской цивилизации, к которой, кстати, принадлежит и цивилизация русская. Более того, современные негеологические исследования доказали, что ведическую варновую систему в саму Индию принесли протоиндоевропейские племена, жившие как раз на территории современной России (так называемая гаплогруппа R1A)[2].

Ведическая система устанавливала следующие основные варны: брахманы (священники, жрецы, ученые), кшатрии (правители, аристократия, чиновники), вайшья (предприниматели, купцы, землевладельцы), шудры (слуги всех видов). Система не просто не одобряет контакты между различными варнами, но устанавливает весьма суровые наказания за нарушения этих предписаний. Такие правила часто высмеиваются и для человека поверхностного они представляются абсурдными, однако глубокий смысл и прагматизм, заложенный в них, становится очевиден, например, если посмотреть на это с точки зрения предмета этой книги — коррупции.

Что такое коррупция в сухом остатке? — Это неформальные отношения между государственными служащими и «простыми людьми». Отношения в обход законодательных норм, которые устанавливают протокол и порядок взаимодействия с административной властью. Коррупция возникает тогда, когда протокол нарушается, и эти стороны решают «договориться на месте». Не случайно, например, все современное судопроизводство организовано таким образом, чтобы ограничить возможность любого неофициального контакта с судьей, регламентировать каждую деталь судебного процесса, исключить любую неформальную «человеческую» коммуникацию.

Ощущение «абсурдности» запретов на контакты разных классов в головах у людей возникает от того, что никто не удосужился разъяснить причины, почему эти правила приняты. А в традиционном обществе подобные правила были не только повсеместно введены и строго соблюдались, но и были самым тщательным образом прописаны и объяснены. Контакты между различными кастами были регламентированы вплоть до того, что нельзя было заключать межкастовые браки, что делало невозможным семейное кумовство. Нельзя было дружить, совместно молиться, проводить досуг, совместно принимать пищу, вести какие-либо совместные дела, даже подавать руку или прикасаться к представителю другой касты! Ситуация, когда вайшья (предприниматель) и кшатрий (госслужащий) совершают вместе омовения (парятся в бане), была попросту невозможна. В противном случае совет касты мог выгнать нарушителя из касты, что означало переход такового в низшую категорию — чандалы, неприкасаемые. В Индии их также называют далитами — «сломленными», «сошедшими с пути».

Таким образом, коррупция была превентивно исключена, или сведена к минимуму. Здесь не только важно то, что минимизируются возможности неформального общения и поэтому стороны просто не могут договориться. Гораздо важнее и глубже здесь тот факт, что варны не могут навязывать друг другу свой образ жизни и свою систему ценностей. Очевидно, что для брахмана целью является познание бога или святая жизнь, для кшатрия — служение государству и господину, для вайшья — богатство. И идеал одного не мог быть идеалом для другого. Иными словами, чиновник не может завидовать роскоши, в которой живет предприниматель, не будет стараться любой ценой приблизиться к его образу жизни, поскольку у него совершенно другие ценности, менталитет и ориентиры. Но стоит им начать совместно проводить время, пусть даже они не будут вести никаких дел между собой, чиновник будет все больше проникаться ценностями богатства, накопления и культурой потребления и неминуемо это будет приводить к коррупции.

Даже в тех традиционных обществах, которые не были разделены по индоевропейскому сословному принципу, существовали и существуют жесткие ограничения на взаимодействия между чиновниками и предпринимателями. В Китае не существовало сословных ограничений, и любой человек мог выучиться и подняться до высших должностей в государстве. Однако стоило ему сдать экзамен и получить даже самый низший государственный чин, его жизнь немедленно жесточайшим образом регламентировалась. Обращаться к нему отныне следовало строго в соответствии с его положением, за любую фамильярность в его отношении предписывалось суровое наказание. Церемония и ритуал — основа конфуцианского воспитания.

В средневековой Европе также установилась классическая сословная система, мало чем отличающаяся по своей сути от индийской варновой. Только в Европе все это называлось сословиями. Первое сословие было так же сословием священнослужителей, второе сословие — аристократия и дворяне, третье сословие — предприниматели и ремесленники. И точно так же были строго регламентированы нормы «делового этикета», установлены допустимые формы общения между сословиями. Даже полностью разоренный, погрязший в долгах, нищий дворянин по своему статусу был бесконечно выше богатейших купцов и особо презираемых ростовщиков, которые сейчас называются банкирами и являются одними из наиболее уважаемых и влиятельных людей. Запрет на контакты между сословиями официально не существовал, но они были крайне маловероятны. Это было и осуждаемо, и неинтересно.

Однако, после того, как монархии пали или были сильно ограничены, и фактически Европой начинают управлять старые аристократические элиты, все более срастающиеся с торговым сословием, ситуация быстро меняется. Одним из наиболее распространенных сюжетов в классической литературе Нового времени, особенно в XIX веке, были проблемы «мещанина во дворянстве», представителя купеческого сословия, который стремится стать вровень с аристократией. Если изначально над такими попытками буржуазии было принято потешаться, как в пьесе Мольера, то затем это стало уже восприниматься как серьезная социальная трагедия, о чем писал, например, Бальзак, а к началу XX века литераторы уже высмеивают косных аристократов, которые держатся за свои бессмысленные в новую эпоху титулы и родословные и тоскуют по «вишневым садам».

Потеряв сакральный стержень, понимание глубоких корней своей избранности, европейские дворяне быстро попадают под власть третьего сословия. Изначально купцы стремятся жениться на дочерях аристократов, чтобы получить заветный статус, затем покупают себе дворянские титулы и выбивают должности «пэров» и в результате аристократия оказывается полностью девальвирована, а дворяне мечтают хоть как-то капитализировать своё благородное происхождение.

Фактически европейские дворяне продали свое дворянство купцам, разменяли первородство на чечевичную похлебку. Третье сословие с их помощью проникло во власть, и они получили за это возможность влиться в новые финансовые элиты. Что же это еще, если не глобальная коррупционная схема в чистом виде? С точки зрения традиционного общества, весь так называемый «западный модерн» есть не что иное, как бунт «третьего сословия» и постепенное навязывание ценностей третьего сословия всему обществу, а вместе с ценностями — установка полной власти этого «третьего сословия», что получило название «капитализма».

Действительно, были утрачены не только титулы, были подменены и дворянские ценности, на которых строилась система госуправления. Дворяне завоевывали свое право управлять государством кровью и подвигами, лишениями и служением своему сюзерену. А купцы торговали и копили богатства, ориентировались на личную выгоду и на извлечение прибыли. Не удивительно, что после капитуляции аристократии в обществе утвердились ценности купцов.

Каждый год одной из самых обсуждаемых тем является опубликованный в журнале «Форбс» список богатейших людей мира. Внимание привлечено к тем людям, кто заработал больше всех денег. Но мы почти не знаем и не видим тех, кто совершил подвиги, кто награжден за службу государству, кто проявил личную храбрость. Это находится где-то на периферии общественного внимания. Мы следим за теми, кто сумел нажиться на обществе, а тех, кто совершают подвиги во имя общества, мы не замечаем. Слава измеряется в богатстве, а не в доблести. Разве удивительно, что коррупция в таком мире приобретает огромное значение?

Мы добились равенства, отказались от чинопочитания, никто ни у кого не целует перстней и ни перед кем не гнет спину. И что в результате? — Ценности и критерии жизни третьего сословия стали универсальными для всех слоев общества. Если предприниматель равен чиновнику по своему социальному статусу, значит, этот статус теряет всякую ценность и для самого чиновника. А если так, то чиновник принимает ценности купечества. Если купец имеет право на равный статус с чиновником, то почему чиновник не имеет право иметь столько же денег, сколько купец? Но закон ему запрещает обогащаться на своей должности, словно ценности служения государству все еще имеют хоть какое-то значение. И чиновник становится «коррупционером».

Естественно, эта революция ценностей свершилась не в один день, а зрела постепенно, и зрела именно на Западе.

 

История коррупции — это история западной цивилизации

Популярный историк и публицист Дмитрий Перетолчин глубоко изучил этот вопрос и подготовил в 2017 году совместно с Андреем Фефеловым на телеканале «День» две передачи в цикле «Всемирная коррупция», в которых он убедительно доказывает, что коррупция не только не является родовой язвой «азиатских деспотий», но прорастала и принимала системный характер именно в рамках западной цивилизации. Материалы его исследования во многом стали основой для подготовки данной главы[3].

 

Древний Рим. «После того, как он (Югурта) выехал из Рима, говорят, он долго молча оборачивался на него и, наконец, воскликнул: «Продажный город — тебя весь можно было бы купить, если бы нашёлся покупатель»».[4]

Возникновение феномена коррупции как сложившегося социального института можно отметить впервые в Древнем Риме. Именно тогда расхищение государственных средств приняло системный характер и начал формироваться класс профессиональных коррупционеров, людей одного менталитета, хорошо осознающих свои общие интересы и профессионально выстраивающих коррупционные схемы своего обогащения.

Коррупционная система начинает развиваться с самого начала существования Римской республики. И это крайне важный момент, на котором следует отдельно остановиться, поскольку именно в ранней римской истории черпали свое вдохновение первые идеологи современного Запада. Именно на изгнание царей из Рима и провозглашение республиканского строя опирались деятели эпохи Возрождения, первые идеологи капитализма, отцы-основатели Северо-Американских Соединенных Штатов и вдохновители Великой Французской буржуазной революции. Подчас они слепо и довольно бессовестно копировали из античного Рима не только социально-политическое устройство, но даже сами латинские названия должностей и институтов, вплоть до обращения друг к другу «брат» у якобинцев во Франции или размещения Конгресса США в здании Капитолия, которое было построено по личной инициативе Джорджа Вашингтона. Риторика и идеологические штампы республиканцев-антироялистов Нового времени, если присмотреться внимательно, оказываются полностью заимствованными из сохранившихся речей знаменитых ораторов Древнего Рима: Марка Тулия Цицерона, Марка Порция Катона Младшего и прочих близких к популярам политических деятелей, горячо выступавших против концентрации власти в руках Юлия Цезаря. Неудивительно, что один из наиболее радикальных современных либеральных идеологических центров в США носит название Институт Катона.

Почему же системная коррупция настолько тесно связана именно с республиканским строем? Ответ лежит на поверхности. Конечно, казнокрадство существует столько же, сколько существует и такое понятие как государственная казна, но при любой абсолютной и единоличной власти никакие коррупционеры не могут оформиться как политический класс, не могут выстроить систему защиты своих интересов и создать законодательную базу, которая позволит выстраивать коррупционные схемы внутри нее. Любой монарх или авторитарный диктатор может одним росчерком пера как уничтожить такую схему и изменить законы, так и отправить на казнь любые элиты, замеченные в казнокрадстве. Что собственно и сделали Филипп Красивый и Иван Грозный, Иосиф Сталин, Октавиан Август и даже Владимир Путин. Все те, на кого сторонники республиканского строя обрушивают обвинения в нарушении конституций, урезании свободы, ограничении прав и неуважении к «священному праву частной собственности».

Таким образом, «деспотия» и «произвол» — это главное препятствие для возникновения системной коррупции, а республиканское законодательство и ограничение единоличной власти дает почву для роста таковой. Препятствует коррупции не обязательно единоличная власть царя или диктатора. Это может быть любая политическая система, где вся полнота власти принадлежит административной власти, а «бизнес» или «третье сословие» не имеет никаких рычагов для давления на нее. Не имеет никакой возможности установить жесткие правила в государстве и найти дыры в законодательстве, позволяющие выстраивать долгосрочные схемы обогащения.

Здесь мы не ставим оценок. Действительно, хотя авторитарная административная власть руководствуется интересами государства и общества, и, как минимум, не учитывает интересы коррупционных элит, зачастую это приводит к стагнации, когда развитие торговли и экономики оказывается попросту заблокировано, а растущий потенциал элит и третьего сословия не находит реализации. Именно это приводит к бунту элит и революциям. Так было в Древнем Риме, когда изгнали царей и в Новое время, когда царей свергали и обезглавливали уже в Европе, и когда североамериканские колонии отказались подчиняться английской короне и выиграли войну за независимость. Во всех перечисленных случаях это привело к бешеному экономическому темпу развития. Но также и к возникновению масштабных коррупционных схем, как раковая опухоль проникающих в тело государства.

Но вернемся к самому началу Римской республики, когда и возникло слово «коррупция». В законах 12 таблиц, первой известной римской кодификации права 451-450 гг. до н.э., появившейся всего через 50 лет после изгнания последнего царя, впервые дается понятие «corrumpire» — коррупция, что дословно означает «растлевать» и используется в значении подкупа судьи и дачи ложных показаний за деньги.

 «Неуже­ли ты будешь счи­тать суро­вым поста­нов­ле­ние зако­на, караю­щее смертною каз­нью того судью или посред­ни­ка, кото­рые были назна­че­ны при судоговорении [для раз­би­ра­тель­ства дела] и были ули­че­ны в том, что при­ня­ли денеж­ную мзду по [это­му] делу?)»[5]

За прошедшие с того времени столетия, к моменту начала диктатуры Юлия Цезаря, коррупция в Риме расцвела до фантастических масштабов и проникла во всю структуру общества. В коррупционных схемах были повязаны все политики, включая и самого Цезаря. Великие полководцы, гениальные мыслители, поэты и ораторы — не найдешь того, кто не был бы замешан в том или ином скандале, не обвинялся бы в использовании своего служебного положения. Все отрасли экономики и политики, от торговли рабами до военных подрядов, приносили пользу чьему-то карману. Знаменитые римские дороги, которые до сих пор поражают наше восприятие своим качеством и протяженностью, были одним из главных теневых источников обогащения для римских чиновников и военных. Именно благодаря тому, что на строительстве дорог можно было колоссально нажиться, сеть римских дорог протянулась по всей ойкумене, в том числе и там, где никакой особенной надобности в них не было.

«Выборные консулы и преторы первый год своей служебной деятельности должны были проводить в Риме. На второй год каждый из них брал на себя управление какой-нибудь провинцией и старался вознаградить себя за расходы, которых стоило ему его избрание, и, сверх того, получить еще прибыль. Содержания он не получал. Должности принадлежали к «почетным». С другой стороны, надежда на прибыль, которую можно было получить в провинциях путем вымогательства и взяток, а иногда и путем простого разбоя, являлась побуждением энергично добиваться этой должности, так что различные кандидаты старались превзойти друг друга, чтобы завоевать благосклонность народа»[6].

Одновременно с коррупцией возникает и ее сиамский близнец — борьба с коррупцией. На этом строили свои политические карьеры многие римские политики, включая и Цицерона. Но больше всех на этой ниве прославились братья Тиберий и Гай Гракхи, которые развернули такую масштабную и популистскую борьбу, что в результате оба лишились жизни.

Коррупция в Средние века. После деградации и развала Западной Римской империи и возникновения варварских королевств, масштабы коррупции резко упали. Новые короли все, что им было необходимо, брали силой, огнем и мечом и жестоко казнили своих приближенных за любые попытки казнокрадства. Установилась классическая сословная система, в рамках которой третье сословие оказалось сильно поражено в правах. Вплоть до начала масштабных крестовых походов, появления огромных богатств и первых банков ни о какой особенной коррупции говорить не приходится. Однако, с возникновением первых городов-республик, где власть принадлежала не князю, а олигархии, ситуация резко изменилась. Венецианские и генуэзские купцы подкупали королей, назначали Римских Пап, финансировали военные экспедиции.

Но, несмотря на запрет ростовщичества со стороны католической церкви и на жесткое препятствование со стороны королей созданию любых параллельных систем власти, как было в случае с тамплиерами и Филиппом Красивым, который физически уничтожил орден храмовников именно за создание коррупционных схем, финансовая элита все более крепла. Время Великих географических открытий принесло невиданные богатства, а контролировать положение дел в колониях королям оказалось чрезвычайно сложно. Они только мешали нарождающемуся классу предпринимателей, которые все больше проникали во все более фрондерствующие аристократические элиты. Закат традиционного общества был неизбежен.

Новое время. Новое время ознаменовалось крушением монархий, революциями и обезглавливаниями королей. Единоличная власть мешала новому классу, буржуазии, который и получил свое название от слова «bourge» — город, ведь именно города стали первыми экстерриториальными образованиями, где ограничивалась или вовсе упразднялась власть монарха.

Появились глобальные международные колониальные компании, которые уверенно поставили себе на службу и старую аристократию, и европейские монархии. Теперь за интересы этих компаний велись войны, принимались законы, реформировалась экономика. Колониальные компании, более могущественные, чем государства, стали первыми ростками глобализма — у них были свои армии, спецслужбы, чеканились собственные монеты, они почти не зависели от административной власти. Существовала собственная система образования, выращивались собственные эксперты, философы, экономисты, которые разрабатывали для компаний экономические теории и политические идеологии, которые обосновывали выгодные для «бизнеса» основы устройства общества и государства.

«Ост-Индская компания концентрировала в себе национальную мощь. В первую очередь, конечно, финансовую, но также и экономико-военно-политическую. Компания располагала своими судами, которые иногда сдавала в аренду адмиралтейству; ей принадлежали пристани, магазины и фактории; она содержала свои штаб и армию, достигавшую 30 тысяч человек, а также военный флот из 40–50 боевых кораблей; наконец, захватив в скором времени островные территории и управляя колониальными землями, компания вела политические переговоры с местными султанами и европейскими державами»[7].

Власть и влияние компаний было огромным. Именно на основе коммерческих интересов наиболее крупных колониальных компаний были построены две глобальные западные современные империи: Вест-Индская компания фактически встроилась в США, а Ост-Индская, после нескольких попыток объединить Европу, в конце концов, оформилась в Евросоюз.

Дмитрий Перетолчин обращает внимание своей аудитории на поразительную схожесть флагов современного Евросоюза и США с эмблемами этих кампаний.

 

Коррупция еще в большей степени, чем в Древнем Риме проникает во все сферы общественной жизни, становится основой экономики.

 

ХХ век. К ХХ веку европейское общество все более ощущает нарастающую диктатуру глобального капитала. Появляется Карл Маркс, который великолепно описывает сложившуюся ситуацию и предлагает новые варианты более справедливого устройства общества. Возникают идеологические проекты, опирающиеся на национальные ресурсы и призванные ограничить влияние мировых финансовых элит.

Первая мировая война, развязанная в интересах крупного капитала и перемоловшая жизни сотен миллионов людей, воспринимается большинством населения стран участников как абсолютно бессмысленная и еще больше обостряет проблему.

В результате все это приводит к появлению государств нового типа — СССР и Третьего рейха, создатели и идеологи которых объявляют принципиальную альтернативу миру, который создают финансовые элиты. Несмотря на то, что Адольф Гитлер быстро попадает под влияние крупного немецкого капитала и даже нападает на Советский Союз, его фигура вызывает опасение у хозяев мира и Германия была быстро уничтожена. Гитлер до последнего не верит, что Запад предал его и обвиняет в этом еврейское лобби.

Измотанный войной с Германией, Советский Союз надломился и потерял много ресурсов и людей, инерция развития быстро заканчивается. Продержавшись 40 лет, задушенный гонкой вооружений и искусственно обрушенной ценой на нефть, СССР разваливается. На бывшие советские республики и страны Варшавского договора быстро начинает распространяться власть мирового капитала. Растерянная административная власть не в силах ничего противопоставить этой экспансии и быстро попадает в зависимость. Нищих чиновников, а вместе с ними и остатки интересной государственной собственности международный капитал скупает на корню. Собственно, в это время в СССР, в Восточной Европе, на постсоветском пространстве и появляется настоящая западная коррупция. То, что назвалось коррупцией до этого, было кумовством, привилегиями и мелким «блатом», масштабы которого с коррупцией 90-х и последующих лет не идут ни в какое сравнение! Зараза пришла с Запада!

Они даже не скрывают того, как  они привносили в Россию «культуру коррупции»[8].

ХХ век завершается полным триумфом транснациональных корпораций. И международный класс коррупционеров, которых теперь называют глобалистами, больше не повторит ошибку своих римских предшественников, на сегодняшний день у административной власти больше нет рычагов, чтобы переломить ситуацию. Мировые элиты твердо решили, что больше не отдадут власть.

 

***

На этом мы заканчиваем краткий экскурс в историю всемирной коррупции. Очевидно, что вся системная коррупция распространяется именно с Запада. Коррупция — это толчок к развитию западных стран, основа республиканского и либерального строя, на принципах которого они стоят, и который гарантирует ее существование. Коррупция настолько глубоко срослась с политической системой, что без нее вся система не сможет существовать. Никакого Запада, никаких европейских ценностей и американской мечты без коррупции просто не существует. Коррупция, как и борьба с коррупцией — это две стороны одной медали, болезнь, которая пришла к нам с Запада и совершенно несвойственна странам, которые развиваются по собственному самобытному пути.

Таким образом, миф об азиатской и деспотичной природе коррупции полностью лжив и несостоятелен. И точно также лжив миф о том, что чиновники создают коррупцию, «обкладывают данью» предпринимателей и вовлекают их в коррупционные схемы.

Напротив, это именно бизнес, капитал, своими ценностями наживы любой ценой, своей отменой всей прежней морали, религии и нравственности, создал не только все условия для коррупции, но и развратил чиновников, заставил их, как говорят индусы, «сойти с пути», в глобальном масштабе уничтожив традиционное общество и стерев различия между сословиями.

Бизнес на всех уровнях, от высшей государственной власти до самого мелкого руководства поселковых администраций, в постоянном режиме систематически занимается развращением чиновников. Это предприниматели, стремясь обойти конкурентов легким способом, сами ищут контакты и пытаются завести знакомства с чиновниками. Они сами делают все, чтобы чиновник почувствовал вкус роскоши, чтобы у него появились потребности, которые невозможно удовлетворить за счет заработной платы. Они приглашают его в рестораны, которые он не смог бы сам себе позволить, кормят черной икрой и поят дорогими напитками. Якобы по дружбе и из чистой симпатии, чтобы «помочь честному государственному служащему», дарят подарки, приглашают с семьями на совместный отдых, показывают женам и детям красивую жизнь.

Многие чиновники это прекрасно понимают и стараются держаться подальше. Но постоянно с самых разных сторон к ним пытаются втереться в доверие и завести дружбу предприниматели. Не получается лично с ним, попробуют через жену, через друзей и родственников. И со временем богатый друг появляется и начинает «помогать». И рано или поздно попросит о помощи. Не обязательно это будет циничная просьба в стиле «ты мне, я тебе», предприниматель может быть абсолютно прав и чиновник, просто разобравшись в ситуации, примет честное, справедливое и законное решение в пользу друга. Но это все равно будет коррупция с точки зрения традиционного уклада, запрещающего контакты между сословиями. И не обязательно даже, что чиновник начнет нарушать закон в пользу именно этого «друга», который показал ему красивую жизнь. Он может начать это делать сам, просто потому, что ему будет стыдно быть нахлебником, а от уровня жизни, к которому он привык, он уже не сможет отказаться. А возможно, этот чиновник так ни разу и не нарушит закон, и не вступит ни в какие коррупционные отношения. Но круг его общения автоматически будет влиять и на его мировоззрение. Он постепенно начнет понимать «интересы бизнеса», разделять ценности «свободного рынка», осуждать государство за «чрезмерно жесткие правила», за препятствование свободному рынку, за «постоянные проверки», высокие налоги и «невыполнимые стандарты». Он станет чужим в административной власти и своим для предпринимателей.

И все эти танцы вокруг чиновников ведутся абсолютно осознано. Существует немало предпринимателей, которые сами живут достаточно скромно, но покупают яхты, частные самолеты и роскошные загородные дома исключительно, чтобы совращать чиновников. Яхта у такого бизнесмена, как правило, полностью окупается за год, и это не роскошь, она проходит по статье «представительские расходы». Но для чиновника, попавшего в мир такого богатства, это имеет совсем другое значение. Он считает, что добился успеха, что вошел в число хозяев жизни. И ему очень не хочется от всего этого отказываться. Обвинять чиновников в том, что они инициаторы коррупции, это все равно, что обвинять женщин, что они сами провоцируют мужчин на изнасилование. В обоих случаях объект приманивают красивой жизнью и роскошью, обещают золотые горы, подпаивают. А потом, когда жертва уже пьяна и расслаблена и последний автобус давно ушел, она оказывается во власти насильника. А потом насильник кричит на каждом углу, что эта «проститутка» его совратила и заманила и буквально заставила себя изнасиловать. И общество ему сочувствует, «ну ведь какая тварь, юбку короткую надела, напилась, а теперь оговаривает хорошего человека».

Запад создал саму систему коррупции, насаждает ее, но при этом демонстративно борется с ней. Бизнес развращает чиновников, всеми способами пытается внедриться во власть и выстроить коррупционные схемы, но при этом льет крокодиловы слезы, что чиновники обкладывают предпринимателей данью и препятствуют свободному рынку. Казалось бы, правда лежит на поверхности, но люди продолжают верить этим мифам и ищут источники зла не там, где они на самом деле лежат, а там, «где светло». Вот только светло там, где стоят фонари, а фонари эти в виде средств массовой информации и разного рода разоблачителей коррупции тоже принадлежат «несчастным и угнетаемым» бизнесменам и освещают ровно то, что им выгодно.

Постоянно приходится слышать дурацкий вопрос: «Наше государство насквозь коррумпировано. Как сделать так, чтобы государство было поставлено под контроль народа?».

Мы считаем вредной и невозможной саму идею постановки государства под контроль народа. С одной стороны, это просто невозможно. Кто будет контролировать контролеров, которые контролируют государство? Кто будет контролировать контролеров, которые контролируют контролеров, которые контролируют государство? Поэтому этот путь вообще тупиковый, дурная бесконечность. Только тогда, когда государство не опасается никаких возмущений со стороны народа, оно перестает его бояться, перестает давить оппозицию и в народе начинается нормальная здоровая свободная жизнь. Как ни парадоксально, свобода есть там, где государство не боится народа. А все идеи, что «чем меньше государства, тем меньше коррупции» — дешевый популизм. Из демократической прессы нам известно, что если не все, то многие в государстве — воры. Только к чему призывают защитники демократии? К 37 году? Чтобы сажали сразу всех? Нет, этого они не хотят. Когда сажают по одному и по отдельности, как сейчас, тоже, оказывается, плохо. Получается, что на самом деле их тайное подспудное желание — чтобы никто вообще никого никогда не сажал, особенно за коррупцию. И это не случайно. Для идеологии наших либералов коррупция есть явление в принципе органичное и нормальное. И дело вовсе не в том, что все нынешние олигархи получили свои состояния только благодаря беспрецедентной коррупции 90-х, нет, речь сейчас не об этом... Давайте задумаемся: почему, когда я прихожу на рынок и отдаю дяденьке в кепке деньги, а он мне за это килограмм апельсинов, это не просто приемлемо, но это «так и должно быть». Ведь рынок (особенно саморегулируемый) видится нашим либералам образцом для всего и вся. В то же самое время, когда я прихожу к чиновнику и даю ему деньги, чтобы получить подряд на строительство в деловой части города, и он мне его дает, то это вдруг не просто ненормально, это преступление! Просто двойные стандарты какие-то! Стандарты действительно двойные. Дело в том, что рынок и пресловутое «гражданское общество» — это сфера, где люди преследуют свои частные, корыстные интересы, сталкиваются, конкурируют, договариваются к обоюдной пользе. Государство — совсем другое дело, оно, по определению, есть нечто общее, и любой чиновник тут руководствоваться должен не частным интересом, а интересами всего общества. Поэтому, когда дядя в кепке ходит на рынок торговать, про него говорят «он работает» или «занимается бизнесом», а вот про чиновника говорят, что он «ходит на службу». Если место и товар на рынке принадлежат торговцу, то чиновнику его кресло не принадлежит, наоборот, он «принадлежит своей должности» и выполняет то, что должность от него требует. Конечно, мне тут же скажут, что, мол, так оно только в теории, а на самом деле все чиновники тоже преследуют частные интересы на всех должностях. Если это и так, то на это я могу ответить: «Вы же хотели рыночную экономику? Вот она!». Кто говорит, что в России задавлено все частное, что у нас одно сплошное государство? Да у России единственная проблема в том, что у нас один сплошной рынок, одно сплошное гражданское общество, один сплошной частный интерес от лавочника до министра! Если и есть у нас проблема, так только в том, что у нас слабое государство, у нас нехватка людей служащих, работающих на общий интерес! Да и откуда у нас возьмется человек, который работает на общее благо, если любому с самого рождения говорят, что «общего блага вообще не бывает», что «рынок — это модель» всего в жизни, что «экономика — базис общества». Если он видит, что первый сюжет во всех новостях — про экономику, если он живет в обществе, где чиновника не уважают, а наоборот — презирают, если слово «государство» — ругательное, и оно означает какого-то непонятно зачем нужного паразита. Человек, выросший в такой среде (а это среда, которая искусственно у нас культивировалась многие годы, в том числе и при позднем социализме, чему немало способствовали марксистские догмы о первичности экономики), даже если попадает на государственную службу, совершенно естественно ведет себя, как на рынке и очень будет возмущен, что ему устраивают маски-шоу. Больная антигосударственная идеология позднего советского периода и отмороженных 90-х годов должна быть квалифицирована именно как бред больного общества, а не как «либеральная теория» и «демократические ценности». В противовес им надо четко заявить: 1. Экономика не первична. Самая чистая экономика по определению грязнее самой грязной политики. Собственно, политику делает грязной наличие в ней хотя бы малой примеси экономики. 2. Место рынка — на окраине, а не в центре, хоть в отдельном городе, хоть в сознании всего народа. 3. Общее благо есть. Общее благо не сводится к благу отдельных частников и не выводится из него. Как сумма частей не дает целого, так и совокупность частных интересов часто действует против себя же, вопреки общему и, в конечном итоге, вопреки каждому частному. Государство призвано общее благо отстаивать. О государстве в нашем обществе самые дикие представления. Его рассматривают то как «набор чиновников», то как «машину насилия». Начнем с того, что государство вообще не имеет в себе ничего материального. Государство — это идея! Что заставляет миллионы людей выполнять указы одного человека, который ничем не лучше их? Что заставляет с почтением относиться к государственным символам, соблюдать законы? Только то, что у этих миллионов людей в головах одна и та же идея, их действия синхронизированы, упорядочены, предсказуемы в соответствии с этими же законами, указами, символами. Не я часть государства, а государство — часть меня, причем одна из самых важных. Государство тем более эффективно, чем лучше пригнаны идеальные его образы в головах этих миллионов людей, чем меньше там разногласий, недопонимания и проч. Поэтому и укрепление государства — это сугубо идеальная просветительская работа. Чем выше авторитет государства, тем оно больше подтверждает авторитет. Это как самосбывающийся прогноз, это положительная обратная связь. Если государство считать хорошим, оно и будет хорошим. И наоборот, если государство считать плохим, оно и будет плохим. Кто-то из китайцев даже говорил, что «надо печалиться о государстве в мыслях, но никогда нельзя печалиться о нем вслух». Более того, откроем еще один «секрет»: даже самое плохое государство лучше, чем его отсутствие. Это вам могут рассказать крупные бизнесмены, уже столкнувшиеся с тем, что их права и капиталы никем не гарантируются. Их инвестиции и состояния основаны на песке, если они построены с нарушением закона и государство не хочет или не может их защищать — хоть внутри от собственного народа, хоть вовне от субъектов рынка или других государств с их законами. Авторитетный экономист Эрнандо де Сото показал, что значит сильное государство для развития рынка. Он сравнил, чем отличается деятельность бизнесмена Смита в США от деятельности бизнесмена Педро в Аргентине. Начинается все одинаково. И у того ранчо и у другого, но в США это ранчо оформлено, зарегистрировано и внесено в кадастры, реестры и государственные базы данных, а в Аргентине все по-простому, без бумаг и бюрократии. Дальше у бизнесменов возникает спор с соседями, и в США есть суд, а у суда есть полиция, которая заставит всех участников выполнить решения суда. В Аргентине же суда нет, есть банды и авторитеты, и война может длиться долго с переменным успехом. В США Смит может пойти в банк и взять кредит под залог земли, в Аргентине Педро не может так сделать, у него нет бумаг. В США Смит может зарегистрировать предприятие, выпустить акции на рынок и стать миллионером, а Педро никаких акций выпустить не может, и так и будет сидеть со своими коровами. В США, если Смит и его фирма продает свою продукцию за границу, все государство борется за него и если какая-то страна не пускает к себе товар Смита, то к ее берегам подойдут авианосцы, или в этой стране сделают «оранжевую революцию» или введут экономические санкции. А Аргентина своему Педро ничего не может предложить. Так в чем разница между Педро и Смитом? Только в том, что у Смита есть сильное государство, а у Педро — свободный черный рынок и либеральная теория в голове, что «государство это плохо, это бюрократы, неэффективные менеджеры, чем его меньше, тем лучше, нужна невидимая рука рынка, меньше налогов и проч.». Экономика буквально растет как на дрожжах, когда есть стабильность, основанная на четких правилах и стандартах, гарантируемых государством. Французские историки «школы анналов» убедительно доказали, что развитию рыночной экономики в Европе, капитализму, модернизации предшествовали реформы и усиление светских государств, которые в свою очередь опирались на новые стандарты григорианской церковной реформы.

Когда-то Гегель назвал государство «образом Бога на Земле». Такой высокой оценки государство удостоилось не только за то, что без него не было бы никакого права и шла бы вечная «война всех против всех», которая  не позволяла бы не только инвестировать и выходить на фондовые рынки, но и вообще хоть как-то гарантировать иное право, кроме права захвата здесь и сейчас со стороны сильного. Нет, Гегель имел в виду не только это. Гегель сравнивал государство с Богом в том смысле, что «святое поругаемо не бывает», а именно, что даже самое плохое испорченное государство, государство, которое впустило в себя рынок и частный интерес, прогнившее от монарха и министров до последнего секретаря, государство, от которого осталась только форма, даже И В ЭТОМ СЛУЧАЕ, вопреки воле всех его чиновников, все-таки работает на общий интерес!!! И пока государство есть хотя бы как форма, народ еще остается народом. Как же так получается? Можно, конечно, проследить за работой самого коррумпированного чиновника и показать, что реально только очень небольшой процент вопросов у него решается по антиобщественной схеме. Чаще всего ему вообще ничего не платят, кроме жалования за его работу и он решает вопросы, исходя из здравого смысла. Нередко он берет взятки не за незаконные действия, а как раз за то, что обязан делать по закону, и очень редко берет за чисто противозаконные и корыстные действия. Но мы понимаем, что людям, которые не знакомы с чиновничьей жизнью, ничего объяснить невозможно, им кажется, что все сидят и берут взятки, не боясь и не стесняясь, даже глядя на аресты коллег, и эти взятки все сплошь именно за антиобщественные вредные действия. Главное все же в другом: нельзя недооценивать форму. Даже там, где закон сводится к пустой формальности, где государство прогнило настолько, что осталась только форма, видимость, общее благо все еще есть. Чтобы это понять, сравним два феномена: что лучше — разбой с кучей трупов или мошенничество? В обоих случаях бандитов интересовало ваше добро, но в одном случае они не посчитали нужным соблюдать хоть какие-то приличия, хоть какую-то видимость, хоть какую-то форму, они даже жизнь не стали сохранять жертве и свидетелям, потому что так целесообразнее — некому будет мстить, доносить, свидетельствовать... И совсем другое дело, когда вас облапошат красиво, деньги заберут так, что вы еще потом будете 10 лет на митинги ходить и требовать, чтобы какого-нибудь Мавроди или Ходорковского выпустили из тюрьмы как честного человека. В мошенничестве сохраняется видимость нормального контракта между субъектами. Но эта «всего лишь видимость» многое меняет в самом феномене! Спросите женщин: что лучше для нее: быть изнасилованной или быть обольщенной каким-нибудь ловеласом? В обоих случаях мужчина хотел удовлетворить свое влечение, и физически все выглядит одинаково, но разница все же есть. Она в видимости, она только в форме, а не в физиологии. В случае с ловеласом сохранена видимость любви и человеческого отношения. Но эта всего лишь видимость кардинально все меняет! Никто не спорит, что любовь лучше, чем донжуанство, но не надо впадать и в крайности: раз нет любви, значит, признаем только изнасилования! Никто не спорит, что честный бизнес лучше мошенничества, но не надо впадать в крайности: раз нет честного бизнеса, давайте убивать и разбойничать. Никто не спорит, что нравственное честное государство лучше, чем коррумпированное и гнилое, но нельзя впадать в крайности: раз все поголовно не честны, то давайте вообще без государства! Государство, которое только по форме работает на общее благо, конечно, хуже, чем государство идеальное, но оно бесконечно лучше, чем отсутствие государства. Форма — начало содержания, первый этап. С дани уважения к форме, к символам, к условностям начинается согласие вообще, а согласие — мать любви. Когда государство называлось «образом Бога», то имелось в виду христианское понимание Бога как любви. Государство есть образ согласия и любви. Сильно сказано? Но подумайте: там, где возникает государство, там кончается убийство и война, состояние дикости и «права силы» заменяется законом, там возникает взаимоуважение и порядок, там есть, для начала, хотя бы видимость уважения, справедливости, там впервые возникают хоть какие-то права, в том числе и любимые всеми демократами «права человека». Демократы привыкли видеть в государстве главную угрозу правам человека, но они забывают, что без государства никаких прав вообще нет! Переход от государства «только по видимости» к государству истинному тоже не так прост, но его нельзя осуществить только репрессиями и тем более повышением зарплат чиновникам. Спору нет, чиновник, который решает многие вопросы, должен иметь достойное и уважаемое всем обществом жалование, но всегда то, что лежит на складе, — дороже, чем зарплата сторожа, иначе не нужен сторож. Когда вокруг пропагандируются частные блага, богатство, а только чиновнику они недоступны, это всегда будет сладким «запретным плодом» и репрессии будут выглядеть в глазах общества и коррупционеров жестокостью. Ни деньгами, ни силой не заменишь совесть. Поэтому совесть, религиозную мотивацию надо реабилитировать. Никакими деньгами не заменишь уважения общества, почет, славу, честное имя. Нужно, чтобы эти «вещи» спокойно конкурировали в общественном сознании, как минимум, на равных с богатством. А лучше, если бы были выше их: «Твой папа богат? У него новый Мерседес? А вот мой папа получил орден!». Вот и получается, что один думает о своей мошне и не более того, а другой — святой человек. Богатства будут стесняться просто потому, что оно свидетельствует о недалекости и эгоизме его владельцев. От богатства будут избавляться с помощью благотворительности и усиленного инвестирования, а не показного потребления, что благотворно сказывается на экономическом росте... Проблема коррупции может быть решена пропагандой в обществе религиозных, патриотических и государственных ценностей. Это станет основой для честного и справедливого государства, а оно, в свою очередь, — есть основа стабильности, гарант прав, инвестиций, капиталов и защитник каждого гражданина на международной арене. Когда мне говорят, что я рисую недостижимый идеал, и что в России все это невозможно, я предлагаю взглянуть на нашу историю. Всего лишь 40 лет назад СССР был одной из самых некоррумпированных стран мира. И это, начиная с середины 1920-х. Гражданская война не считается, это как раз отсутствие государства. При Николае Втором все было плохо. Там разоряющиеся знатные фамилии, соревнующиеся друг с другом в потреблении, брали взятки и забывали о своей родовой чести, лишь бы не ударить в грязь лицом. Это плохо кончилось. Совсем иное дело было при Александре Третьем. Именно его реформы создали очень эффективное, высокоморальное государство и чиновничество (один Победоносцев чего стоил!), что позволило стремительными темпами развиваться капитализму, создало новый класс, увеличило мобильность общества. Не надо строить «капитализм» специально, в хорошем государстве он сам растет так бурно, что не остановишь. Давно известно, что симуляция в итоге часто воспроизводит тот феномен, который симулируется. Если начать симулировать классическое государство, с чиновничьей честью, формой, рангами, наградами, этикой, то все это ОБЯЖЕТ самих чиновников становиться похожими на свой идеальный образ. Юноша с самого начала должен делать выбор: идти ему по пути эгоистического накопления для себя, или по пути монашеского самоотречения, служения общему благу. И он должен знать, что второй вариант, как принято говорить, престижнее, это — вариант для сильных, для настоящих мужчин. Здесь, в государстве, должна быть своя недоступность, притягательность, своя манящая романтика. Такие «касты служителей», подчиняющиеся только «закону справедливости и истины», имели прецеденты в истории. Например, конфуцианские реформы в Китае, построенные на создании целой культуры (системы культов и ритуалов) заложили основы тысячелетнего могущества Поднебесной. Как можно запугать человека хоть монарху, хоть бандиту, если он шесть часов в сутки после государственных дел упражняется в каллиграфии и для него жизнь ничто в сравнении с красотой цветка? Как можно купить человека, который уже с детских лет пишет стихи (без чего не сдать чиновничий экзамен) и проводит вечера в медитации, философских диспутах, поэтическом творчестве и для него ничто все блага мира? Чиновник в Китае, чтобы поступить на службу, сдавал экзамен по литературе. И эта империя просуществовала несколько тысяч лет. Зато у нас сейчас все чиновники — экономисты и кругом одни экономические кризисы. А дело в том, что чиновники-литераторы не занимались взяточничеством, потому что считали это недостойным и в принципе презирали материальные блага, а наши чиновники-экономисты в первую очередь применяют свои знания для того, чтобы найти лазейки в законодательстве и бюджете и воровать для себя, да так, что не придерешься, они же квалифицированные!

Все эти погоны, государственные чины и ранги, различные обращения к каждому рангу, приветствия и прочие ритуалы — вовсе не ненужная, нефункциональная ерунда, не пережиток Средневековья — это основа для формирования целой касты хранителей и служителей, которая гарантирует развитие гражданского общества и в то же время будет максимально далека от коррупции